— А что если можно возвращаться в прошлое и менять ход событий, но не бесплатно, а вычитая потраченное на альтернативные концовки время из длины своей главной линии жизни. Например, можно вернуться на час назад и исправить сказанные слова, но это будет означать, что я час прожила на ответвлении от основной линии, и главная ветка станет на час короче. И умру не в сто отмеренных мне лет, а в сто лет без часа. А если я захочу исправить какую-то давнишнюю ошибку, которая вышла боком только, скажем, через год? Может, это будет даже не ошибка, а просто одно решение, принятое вместо другого. Значит, чтобы принять другое решение, придётся отдать год жизни.
— А если тебе уже много лет и ты вдруг понимаешь, что в детстве ты пересекалась с тем, кто впоследствии стал новым Гитлером. Ну, то есть что будет, если тебе надо скинуть больше лет, чем у тебя есть в запасе?
— Смотри, мне пятьдесят лет и в запасе осталось ещё десять. То есть длина моей основной ветки составляет шестьдесят лет. Я возвращаюсь на тридцать пять лет назад. Мне — пятнадцать, и в запасе всё те же десять лет. Значит, умру я через десять лет после перемещения, когда мне наступит двадцать пять.
— Логично. Ты проживёшь свои сто лет, но большую часть из них — в мечтах, на альтернативных концовках, которые не будут зафиксированы окружающим миром. Но тогда непонятно, в чём смысл снова проживать отрезок с пятнадцати до двадцати пяти лет, либо принимая те же решения и наблюдая всё то же самое, что происходило с тобой раньше, либо всё дальше и дальше отдаляясь от предыдущей ветки событий, принимая решения новые.
— Ну да, наверное, круче было бы изменить что-то одно в прошлом, а затем вернуться в свои пятьдесят и наблюдать, как развивался мир без появления нового Гитлера. Но это слишком по-киношному. Ведь одно изменение повлечёт за собой другие. Мы попадаем в прошлое со всей своей пятидесятилетней памятью и совершаем действие, которое что-то для нас значит. Скорее всего, и остальные поступки будут уже другими. То есть даже не в том смысле, что вместо А мы выберем Б, а в смысле, что такого выбора может больше не появиться. Крайне маловероятно, что сразу вернувшись в пятьдесят, мы найдём себя в таком же доме, но с розовыми обоями, и в таком же фотоальбоме, что у нас был, обнаружим немного другие фотографии. Может измениться вообще всё. И как все подробности иначе сложившейся жизни появятся в голове, если её не прожить день за днём, что-то забывая и что-то придумывая по рассказам свидетелей?
— Не так уж этот вариант и крут. Вот какой смысл мне по-киношному лететь в прошлое и убивать Гитлера, если всё, что я получу в итоге, — это новый виток в биографии и снова свою пятидесятилетнюю физиономию в зеркале? Уж куда лучше дожить до полтинника, чтобы посмотреть, что да как, а затем болтаться в том десятилетии, где оказалось интереснее всего. Пока что таким мне видится третий десяток, то есть с двадцати до тридцати, но это я пока других десятилетий не видел.
— Получится, что для стороннего наблюдателя ты будешь человеком, который прожил всего тридцать лет. Что-то такой итог звучит неутешительно.
— Я думаю, что для вселенной, придумавшей такое правило перемещения во времени, будет известно обо всех отмеренных мне ста годах. Просто семьдесят лет останутся в столе, в черновиках. И только тридцать будут опубликованы и синхронизированы с чистовиками других людей. Вселенной даже проще — меньше усилий по копированию информации о моих похождениях в другие чистовики. Тридцать лет истории — это не сто.
— Нет. Все черновики должны писаться синхронно. Просто какие-то будут переписываться чаще, какие-то — реже. Скажи, каково бы тебе было взять и семьдесят процентов своей работы выкинуть? Причём, работы добротной, хорошо детализированной, готовой для публикации? Я вот не люблю переписывать.
— Тогда для сохранения равновесия должна появиться церковь, которая пообещает, что если мы не будем переписывать свою историю («Да не перепиши историю свою и соседа своего»), то, возможно, доживём до встречи со Спасителем, который удлинит нам линию жизни. И мы получим вечную жизнь, сможем бесконечно наслаждаться молодостью, снова увидим близких, ушедших раньше нас. И раз за разом сможем переживать самые приятные моменты, которые случались с нами в жизни.
Технологии цифрового маркетинга — книга, где я был соавтором (параграф про создание сайта) и литературным редактором (привёл текст к единой стилистике и упростил формулировки). От 249 рублей.